Лидия Михайловна Сидоренко
Воспитание детей в крестьянской семье
В самом раннем возрасте детей старались ни в чем не ограничивать, предоставляя им достаточную свободу действий. Системы запретов как таковой не было, и родители редко серьёзно наказывали детей, тем самым бережно относясь к формированию их эмоциональной сферы. Крестьяне полагали, что наказание в раннем возрасте может сделать ребёнка боязливым и просто не имеет смысла, ибо он ещё «не вошёл в разум». Однако уже в этом возрасте умело пользовались пуганием ребёнка для того, чтобы добиться нужных результатов. Например, мать говорила малышу: «Не ходи туда, там темно, там Бабай живёт—тебя схватит», «Не смей этого делать, домового разозлишь» и пр. Или, например, малышу двух-трёх лет, который расшалился и не хотел спать, мать или маленькая няня (девочка-пестунья) пела не о добром Сне или Дреме, а призывала строгого Угомона, серого Волчка и совсем страшных Буку, Бабая. Иной раз получалось не просто колыбельная а целая драматическая сценка.
Публикация «Воспитание детей в крестьянской семье» размещена в разделах
В тексте содержалось требования к ребёнку немедленно успокоиться, закрыть глаза, ибо только не спящим грозит опасность. Так и происходило: ребёнок сжимал руку матери или няньки и закрывал глаза. Мать имитировала поступь Буки, собственный испуг; в этой песне исчезала и традиционная ритмика колыбельной.
Справедливо возникает вопрос: не травмировал ли страшный сюжет психику ребёнка? Надо заметить, что этнопедагогика не потерпела бы в своей системе травмирующего элемента. Самое главное было в другом: ребёнок не только быстро успокаивался, но Ив щадящих условиях проходил тренировку на страх. Страх появляется тогда, когда ребёнок начинает осознавать, что опасно для него (может вызвать боль, покалечить и т. д.). До года – полутора лет это ещё не осознается. Все родители на собственном опыте сталкивались с бесстрашием ребёнка (забирается куда попало, не понимает, что может упасть; готов потрогать огонь и пр.) , но постепенно, с опытом, ребёнок начинает бояться. Страх – ступень взросления, а не проявления трусости. В той же колыбельной с Букой тренируется и воля. Ребёнок проходит страшную ситуацию, и у него вырабатывается определённый волевой иммунитет.
В этом случае страх коллективный – мать голосом, интонацией тоже имитирует испуг, то есть часть психической нагрузки снимается за счёт того, что рядом находится близкий человек, который не дает в обиду. Ситуация оригинальна: страшно от произнесённых слов, но и не страшно, поскольку рядом родной взрослый, который от всего защитит; наконец; ты в уютной постели, в знакомых стенах с закрытой дверью. Да и Бука почему-то говорит голосом мамы. Одновременно происходит и самоутверждение – боишься не только ты, но и человек, который значительно старше, сильнее тебя.
Аналогично и действие известной колыбельной:
-Придёт серенький волчок,
-Схватит Витю за бочок.
-Схватит Витю за бочок
-И потащит во лесок.
Обратим внимание, какие употребляют суффиксы – не волк или волчище, – а волчок; не лес– а лесок. Сюжет пугает, а поэтическая форма смягчает испуг. Через умелое пугание, отучали и от груди. Трёх летнему ребё нку прямо говорили: «И титьку и зыбку я на болото Бабаю снесла».
Для детей постарше были другие образы. Мальчишку, возвратившегося почти ночью, иной раз поучали так:
«Смотри, как-нибудь лесового встретишь. – А ты сам-то видел, какой он? – Видел однажды. Ростом берёзу, глазища – во какие и мутные, борода белая. Не дай Бог ещё встретить». После этого родители могли быть уверены в том, что столь позднего возвращение не повторится.
Наказание в меру и за действие – обычное родительское дело, не подлежащие обсуждению. Основным критерием при выборе наказания было – «специально или не специально». Если, к примеру, ребёнок проявлял старания, делал что-то на пользу семье, но этим испортил дело (убрал не созревший ещё плоды, слишком мелко наколол дрова, хотел принести воду, да разлил горнице ведро,за это полагалось просто выговорить. Если же ребятишки приходили в избу в мокрых штанах, грязной одежде и обуви, или опрокинули стряпню, или, скажем, расхохотались в церкви, или заигрались и сильно запоздали, тогда могла последовать и затрещина. Ну, а если ребёнок что-то украл, проявил хулиганство и испортил чей-то труд (что-либо поджег, ушел в непозволенное место (на дальнее озеро, где берега болотистые, потоптал огород – за это могла случиться и порка. В некоторых случаях, когда ребёнок сам раскаивался, считали –«пусть изревётся», и хулить не следует.
Ко всему прочему, старались всегда придерживаться правила: «Где гнев, там и милость». если, к примеру, отец «почикает ладонью по заду», то мать пожалеет; если мать даст шлепка, отец должен словом вернуть ребёнка из «наказанного состояния». Однако при этом отец имел право наказывать после матери, мать никогда не наказывала после мужа («отцовское слово – закон»).
Справедливо полагали, что нельзя постоянно находиться с детьми в напряженных отношениях. «Материнский гнев– что весенний снег и много выпадет, до скоро растает», «На хлеб да на детей недолго посердишься»,- говорили в народе. Дети будут бояться – не будет любви, не будет любви – не будет примера, а родительский пример – «важное дело, через него все идёт». Через пример, через ласку, поощрение и воспитывался трудолюбивый человек.
Конечно, ребёнка поощряли. Покупали ему подарки (в основном сладости), игрушки. Бывало, взрослые пускались и в детскую игру. Но поощрения, как и наказания, имели свои границы. По мнению (очень верному) крестьян, игрушек не должно быть много – это не способствует воспитанию бережливости и может вызвать ревность братьев и сестёр. Нельзя постоянно одаривать сладким – нивелируется чувство подарка, и он не будет приносить радость.
Тонкое сочетание таких истин формировало особое мировосприятие у ребёнка, и он входил в мир деревенской улицы знающим определённые общественные законы и правила. Таким образом, родительский уход готовил одновременно и к взрослой жизни, и к свободному вхождению в «детский мир».
