Галина Луцкая
Богатырь русской музыки
Богатырь русской музыки
Александр Порфирьевич Бородин был удивительно разносторонней личностью. Многими талантами был наделен этот замечательный человек. Он вошел в историю и как великий композитор, и как выдающийся химик – ученый и педагог, и как активный общественный деятель. Незаурядным было его литературное дарование: оно проявилось в написанном им либретто оперы «Князь Игорь», в собственных текстах романсов и в письмах. Успешно он выступал в качестве дирижера и музыкального критика.
Публикация «Богатырь русской музыки» размещена в разделах
Через все основные произведения Бородина проходит одна ведущая мысль – о богатырской мощи, скрытой в русском народе. Любимые герои Бородина – это реальные исторические деятели (как в опере «Князь Игорь») или легендарные русские богатыри (из «Богатырской» симфонии, прочно стоящие на родной земле, словно вросшие в нее (вспомним картины В. Васнецова «Богатыри» и «Витязь на распутье»). Обращаясь к далекому прошлому, Бородин, подобно другим участникам «Могучей кучки», не уходил от современности, а, напротив, отвечал на ее запросы. Вместе с Мусоргским, Римским-Корсаковым он участвовал в художественном исследовании русской истории.
В событиях прошлого он находил подтверждение мысли о могучей силе народа, который пронес свои высокие душевные качества через многие века тяжелых испытаний.
Саша учился дома, а не в школе по настоянию своей матери Авдотьи Константиновны. Она опасалась оскорбительной снисходительности некоторых преподавателей к детям, росшим без отца. Саша был внебрачный сын грузинского князя Гедеанова. Когда Авдотья Константиновна родила сына, Гедеанов распорядился вписать его имя в документы своего слуги Порфирия Ивановича Бородина.
Когда умер Гедеанов, было решено дать мальчику всестороннее образование, развить его способности. Домашних преподавателей поражала необыкновенная понятливость, превосходная память и настойчивость в преодолении любых трудностей. И особенно удивительным было его бурное увлечение химией. Везде и всюду у него стояли колбочки, черепки, наполненные химическими растворами, белыми кристаллами…
В доме становилось спокойнее лишь когда приходил Сашин товарищ – Миша Щиглев. Они оба учились играть на фортепиано у одного преподавателя и самостоятельно осваивали и другие музыкальные инструменты. Оба очень любили музыку, не пропускали ни одного симфонического концерта, переиграли в четыре руки множество симфоний и ансамблей.
Свою первую пьеску Бородин сочинил, когда ему было девять лет, научившись играть на виолончели, написал коротенькое трио, потом взялся за концерт для флейты и фортепиано, и так увлекся, что даже забросил химию.
Когда пришло время выбирать главное дело жизни, юноша выбрал химию. В шестнадцать лет поступил в медико-хирургическую академию, где была возможность изучать химию. Еще недавно химия считалась в академии второстепенным предметом. Но все изменилось с появлением профессора Зимина, заявившего, что врач обязан знать не только строение человеческого тела, но и превосходно разбираться в сложнейших химических процессах, происходящих в здоровом и больном организме.
Бородин был счастлив, когда Зимин впервые обратился к нему с серьезным заданием, и всей душой хотел оправдать доверие учителя. Но вскоре в отношениях появилась натянутость. Учитель не мог понять, что происходит: после праздничных дней Бородин становился неузнаваем. В колбах у него все перекипало, в дозировках допускались грубые просчеты. Вскоре выяснилась истинная причина странного поведения Бородина. Оказалось, все свободное время его любимец отдает музыке! Это посерьезнее, чем кратковременные заблуждения юности, с которыми можно справиться. «Господин Бородин, следует поменьше заниматься романсами. Я возлагал на вас большие надежды… А вы, оказывается, думаете больше о музыке. Припомните-ка пословицу о двух зайцах!». Но со временем Зимин убедился, что уговоры бессильны. Не отвлечь Бородина от музыки, и надо с этим смириться.
Весной 1858 года Бородин защитил диссертацию и получил звание доктора медицинских наук. Он мог теперь не заниматься врачебной практикой и посвятить себя научной работе. Но после напряженного дня, проведенного в лаборатории, придя домой, он садился к фортепиано или брал в руки виолончель.
Он даже не огорчался, что пальцы, обожженные кислотой, постепенно утрачивают былую беглость, ведь жизнь его заполнена любимым делом. Так было до тех пор, пока он не встретился с Мусоргским, с которым был знаком ранее по дежурствам в военном госпитале. Выяснилось, что Мусоргский бросил военную службу, познакомился с Балакиревым, сблизился с братьями Стасовыми, сочиняет музыку. И когда он сыграл одну из своих пьес, от прежнего иронического отношения Бородина к щеглеватому офицеру не осталось и следа.
Ночью он долго не мог уснуть. Еще несколько лет назад его музыкальное развитие находилось на том же уровне, что у Мусоргского, а теперь тот сделал такой рывок вперед, что, пожалуй, и не догонишь. Но ведь для Мусоргского военная службы была ненавистной, а он любит химию, свои занятия… Почему же так бередит его эта беседа с бывшим офицером, идущим навстречу неизвестному?
Беспокойство исчезло, как только Бородин приехал в Гейдельберг. Тревожные мысли прогнала и научная командировка на первый международный съезд химиков. Возвратившись в Гейдельберг, он приступил к любимой работе. Никогда еще ему не работалось так хорошо и спокойно.
И вдруг привычный ритм жизни ученых был нарушен. Из России приехала молодая пианистка Екатерина Протопопова. Пока она играла, Бородин не мог оторвать глаз от рук, от лица пианистки. До этого он знал великие творения Баха, Моцарта, Бетховена. Теперь ему открылись Шуман, Шопен – композиторы-романтики, которые поведали ему о трагических судьбах его современников.
В 1862 году Бородин возвратился в Россию вместе с Екатериной Протопоповой, которая стала его женой. Вскоре он получил профессуру, у него появилось много новых обязанностей. В свободное время бывал у профессора медицины Боткина, у которого по субботам собирались ученые, артисты, писатели, музыканты.
На одной из боткинских суббот он познакомился с Балакиревым. Тот, узнав, что молодой ученый интересуется новыми замыслами композиторов, пригласил его к себе.
Балакиревцы приняли его радушно, особенно приветлив был Мусоргский, который встретил гостя, как старого знакомого. Бородин слушал, смотрел, ему все больше нравились эти люди – увлеченные, горячие, убежденные в правильности выбранного пути. Но свои сочинения Бородин согласился играть только при следующей встрече. Его музыка пленяла широким, распевным мелодизмом и красочностью отдельных гармоний, на ней лежал отпечаток высокой культурности автора, превосходно изучившего музыку классиков.
- Я убежден, что настоящее ваше призвание – композиторство – так сказал на прощание Балакирев.
Это и было началом.
