Лениан Петров
Детство сороковых годов
Мы с женой интересная пара: я родился в 1941 году, моя жена родилась в 1945 году, так что
Я, как бы – сын войны; а Жена – дочь Победы.
Детство сороковых годов.
Да, детство начинаешь вспоминать и понимать лишь тогда, когда голова покрывается сединой. У каждого оно свое, святое и неделимое ни с кем. Все детские шишки и ссадины проходят бесследно, горечи невзгоды молодых лет оседают и исчезают в толще прожитого времени.
Публикация «Детство сороковых годов» размещена в разделах
Детство мальчишек и девочек военных и послевоенных сороковых годов двадцатого века явилось не самым счастливым временем их жизни, но выжили и выросли они отзывчивыми людьми, готовыми прийти на помощь, потому что это было поколение детей войны, видевших горе и слезы своих мам, и по-детски старались помочь и успокоить их.
Зловещая поступь войны не оставила в стороне небольшое селение в предгорьях Южного Урала. Тряпино, так называлось это село, лежало в стороне от больших дорог. Одноколейная железная дорога Уфа-Ишимбай проходила в шести километрах от села. По этой дороге возили нефть, в годы войны Ишимбай стал вторым Баку.
Письма.
Николай написал всего 6 писем – письма без конвертов, сложенные треугольником, фронтовые письма. Они хранились у Юли, и к великому сожалению, эти письма были утеряны при переезде.
Три письма написаны были из г. Стерлитамака, куда их призвали в апреле 1941 года на военные сборы всего на один месяц. Николай писал Оле, чтобы она не расстраивалась и не скучала, что месяц пройдет быстро, и мы снова будем вместе. В третьем письме сообщает, что уже второй месяц заканчивается, а их почему-то не отправляют домой. Четвертое письмо было самое тревожное, написанное скорой рукой. Сообщалось, что они проедут через жд станцию «Белое Озеро» в такой-то день, время указывалось приблизительно. Оля оставила детей с бабушкой Агафьей и пошла на жд станцию. Идти надо было 12 км. Половина деревни, в основном женщины, спешно шагали по дороге к станции. На станции было столько народа, а поезда проходили, не останавливаясь и даже не снижая скорость. В открытых дверях теплушек, так называли вагоны, предназначенные для перевозки скота, столпились люди в военной форме. Возможно кто-то, кого-то из своих увидел, но Оля не увидела Николая. Она вместе с теми же женщинами, что были в первый раз, ходила на станцию еще несколько дней подряд, но так и не увидела его. Николай, в следующем письме написал, что их поезд прошел «Белое Озеро» ночью, на день раньше указанной им даты:
- Я так хотел увидеть тебя напоследок, у меня из глаз текли слезы. Я не знаю, плакал я, или они сами текли ручьем? В Куйбышеве нам объявили, что началась война. Когда все это закончиться, и когда я могу увидеть и обнять тебя, моя любовь, моя жизнь, даже не представляю. Целую своих, нет наших детей: дочку и сына, береги их. Как трудно будет вам без меня.
В пятом письме было сказано, что доехали. Он очень скучает.
Шестое письмо, стало последним, в котором он сообщает, что приходится идти по ночному лесу без отдыха, днем прячемся под деревьями. Извиняется, что пишет карандашом. Ветка зацепилась за ручку и выпала куда-то в кусты. Я вспомнил Тараса Бульба, как он остановился подобрать выпавшую трубку, и тогда он был схвачен и казнен, поэтому я не стал возвращаться за ручкой. В каждом письме он говорил о любви, но в последнем писал, и словно прощался с Олей, говорил, чтобы она берегла детей, что они продолжение его жизни. Было ли это предчувствием, или насмотрелся ужасов войны, как рядом умирали люди: кто от бомб, кто от снарядов, другие падали от невидимых пуль.
В 1942 году, Ольга получила Извещение, в котором говорилось, что Николай Анисимович Петров пропал без вести в 1941 году. Мама не хотела верить и говорила, что это ошибка, он жив, может быть попал в плен, освободят, и он приедет к нам.
Весной 46-го года вернулся еще один фронтовик, который начинал служить в 170-ой дивизии вместе с Николаем.
Он рассказал о жизни в лагере под Стерлитамаком, как они проехали станцию Белое Озеро ночью, как занимали Себежский укрепрайон, первые бои, окружение и прорыв из окружения, опять оборона на новом месте, окружение и прорыв, так было несколько раз. Он видел, как взорвался снаряд или бомба, он этого уже не помнит, за четыре года войны многое выветрилось из его головы, но помнит, что Николай находился близко к взрыву, что стало с ним он не знает, потому что от этого взрыва или другого он сам был тяжело ранен. После госпиталя он попал в другую часть. Мы так и не узнали о судьбе нашего отца.
Великие Луки.
Внучки Николая Анисимовича, дочь Юли Нина, и моя дочь Вета, побывали в местах, где пришлось воевать ему в начальных месяцах войны. Июль и август 1941 года были самыми тяжелыми. Ценой собственной жизни они старались сдерживать продвижение противника.
Думая о нашем Николае, мы не могли себе представить его фронтовую жизнь.
Нина, дочь Юли, когда была в Великих Луках, купила книгу Ф. В. Черникова «На правом фланге Смоленского сражения». 2014 год. Это военно-исторический очерк Себеж и Себежский укрепрайон (УР) в июне и июле 1941 года. Автор рассказывает о судьбе 170 стрелковой дивизии, формирование которой проводилось в Стерлитамаке Башкирской АССР, а воевать пришлось в Себежском УР. В ходе ожесточенных боев, пусть ненадолго, всего на несколько дней, задержали продвижение превосходящих сил противника. Из этих часов и дней на всех фронтах складывались недели и месяцы, а в результате был сорван план молниеносной войны фашистской Германии.
На войне – война.
Наш папа, Николай Анисимович Петров, г. р. 1914г. был красноармейцем 170-ой стрелковой дивизии.
На фронт дивизия прибыла в составе 14 019 человек.
Прибывшая 170 дивизия заняла Себежский укрепрайон по старой государственной границе с Латвией, и к 3-му июля 1941 года была готова к бою с противником. С 4 июля дивизия ведет ожесточенные бои с превосходящими силами немецких войск 56-го корпуса Манштейна. В этой смертельной схватке не только личный состав 170 сд (стрелковой дивизии, но и все войсковые соединения стремились удержать этот укрепленный район, чтобы остановить наступательное продвижение немецких войск. Противнику пришлось преодолевать Себежский укрепрайон почти пол месяца. 170 дивизия отступила и закрепилась на новом рубеже, когда немцы, прорвав оборону на флангах, окружали дивизию, она с боями прорывалась из окружения, и вновь занимала оборону. Последним рубежом обороны 170 дивизии был город Великие Луки. 22 августа 1941 года немцы с большими силами начали наступление на Великие Луки, и окружили город, вместе с войсками 22 армии, в окружение попала, и наша 170 дивизия.
В конце августа и в первых числах сентября 1941 года, из тех красноармейцев 170 дивизии, кто вышел из окружения Великих Лук, таких было очень мало, передали в состав 174 стрелковой дивизии.
Директивой Генштаба Красной Армии от 19.09.1941 г. была признана, что 170 стрелковая дивизия погибшей.
Без вести пропавшие.
Пропал без вести, это на языке военных означает, что сведений об этом человеке, учета его боевой службы, военное командование не имеет. Поэтому, думая о нашем отце, красноармейце Николае, мы не могли себе представить его фронтовую жизнь. Читая книгу Ф. В. Черникова «На правом фланге Смоленского сражения» начинаешь понимать трагическую судьбу 170 стрелковой дивизии, личный состав которой умирая в ожесточенных боях сдерживал войска превосходящего противника в течение двух месяцев: июля и августа 41 года. В сентябре этого же года, дивизия была признана погибшей, а личный состав дивизии пропавшим без вести.
Вся документация 170 дивизии, в том числе и списки личного состава дивизии, пропали вместе с погибшей дивизией.
В шестом письме Николай пишет, что потерял ручку, она зацепилась за ветку и выпала, поэтому письмо пишет карандашом. В 1941 году авторучек не было, их еще не придумали.
Какую ручку мог иметь Николай, и зачем ему нужна была такая ручка, и чернила в рюкзаке?
Николай был учителем, поэтому имел отношение к документам дивизии, или к одной из частей, входящих в состав дивизии. Он носил ручку и чернила, а в рюкзаке переносил документы, издаваемые в дивизии. Вероятно, Николай был не один, кто носил документы за спиной в рюкзаке.
И вот, из рассказа фронтовика, мы узнали о взрыве бомбы или снаряда, где находился Николай, что стало с ним, он не знает, потому что в этот момент был ранен сам. Возможно от взрыва Николай погиб, и вместе с ним пропали документы, находящиеся в рюкзаке. Таким же образом могла быть уничтожена вся документация дивизии.
Военные, 44-ый и 45-ый годы.
Первые три тяжелые военные годы прошли. Мы выжили. Как я выше писал, мама умела шить, и кроить, это нас кормило, спасала не учительская зарплата, на которую можно было купить фунт масла, а мамино мастерство. Платили продуктами, кто яйца, кто муку, картошку, молоко, масло. Мама до позднего часа строчила на машинке при керосиновой лампе. Ее производительности позавидовали бы профессионалы, шила быстро и качественно, никто не жаловался. Родственникам шила бесплатно, но не быстро, говорила, если сделать быстро, они принесут еще, а нам нужны продукты, а их можно заработать только на наших клиентах.
44-ые и 45-ые годы я помню, конечно не все, но основные события, которых я видел и участвовал в них сам, запомнились в моей памяти достаточно хорошо, чтобы рассказать вам без искажений.
С 1941 по 1944 годы, считавшиеся самыми тревожными и тяжелыми, прошли, люди, хотя и недоедали, но с голода не умирали, делились и помогали друг другу, как могли.
Факты далеких 44-ых и 45-ых годов будут неполными, если не объяснить причины, из-за которых люди начали пухнуть, синеть и массово умирать, как в Тряпино, так и других деревнях, падали и умирали даже на дорогах. Это не эпидемия и болезнь, возникшая в Тряпино, это наступивший голод по всей Башкирии. Люди голодали, они из семян лебеды делали муку, пекли лепешки, и ели утоляя голод. Но лебеда отравляла человеческий организм, люди начали пухнуть, раздувались ноги, руки, все тело синело и становилось невероятно толстым, от них исходил неприятный запах. В первое время я не мог смотреть на них без страха, но потом привык, и мы с Юлей поили их кипяченной водой.
К середине лета 45-го года, отравленные лебедой люди, начали умирать все чаще и чаще. Тогда административная власть организовала пункты питания. В Тряпино была создана столовая при школе. Ольгу Макаровну назначили заведующим этой столовой. Из всех близлежащих деревень, административно входящих в состав Тряпинского сельсовета, свозили больных на школьный двор, и оставляли прямо на траве. Их было так много, что заполнили всю площадь школьного двора, они не могли вставать и ходить, поэтому оставались на ночь там же. Кормили их три раза в день, и они к концу второй недели потихонечку начали ходить, сходила пухлость и синий оттенок тела. Столовая работала около двух месяцев, потому что почти каждый день привозили новых больных. Они перестали поступать, как только выросли овощи в приусадебных огородах.
Почему же через четыре года войны, деревни неожиданно обнищали, население начало умирать от голода?
До 1944 года большую часть собранного в колхозе урожая сдавали государству; из остатка, необходимую часть откладывали как семенной фонд; и только после этого колхозникам раздавали остаток урожая.
Урожай 1944-го года был распределен по-другому, государству сдали положенную часть урожая, оставили семена, а вот та часть, которая была предназначена колхозникам – пришлось тоже сдать, необходимо было оказать помощь освобожденным народам Украины, Белоруссии Молдовы, Прибалтики, Польши и др. Деревня осталась без продовольствия 44-го года.
Каждый дом из урожая приусадебного огорода и всякой скотины, должны были платить еще налоги, и они платили. Единственным доступным продуктом для людей стала картошка, и они до самой весны 45-го года питались картошкой.
Мы тоже всю зиму ели картошку, да другого ничего у нас и не было. Мама с осени откладывала несколько ведер картошки на семена, и мы бережно хранили ее до весны. В эту зиму мы как-то рано съели почти всю картошку, мама говорила, что раньше она своей работай добывала другие всякие продукты, а сейчас мало кто обращается с просьбой. Всем живется тяжело. Мама в последнее время начала поштучно считать картошку, и планировать по сколько штук можно съедать в день, чтобы протянуть до весны.
Помню, как мы ждали дня, когда снег сойдет с поля, где росла в прошлом году картошка. И вот мы втроем отправились собирать картошку, пролежавшую всю зиму под снегом. Рано утром зашагали к этому полю, скоро убедились, что мы не одни. Мама решила обойти участок, где уже копошились люди, и через несколько минут дошли до намеченного участка. Мы ковыряли землю палками, принесенными собой. Представляете, мою радость небольшой картошке, которую я раскопал из-под земли.
Я, лет десять назад решил испробовать рецепт такой картошки, потому что во мне остался вкус оладий, приготовленных мамой, мы ели с большим аппетитом. Осенью прикопал несколько картошек, весной примерно в такое же время раскопал, очистил кожуру, она снимается как с варенной картошки, размял ее в пасту и положил сушиться. Получилась мука. Нина, моя жена, испекла несколько оладий, без масла, и с маслом. Я не стал пробовать их вкус, потому что от них: что с маслом, что без масла, исходил неприятный запах. Может быть мама знала особый рецепт, или этим рецептом был голод,
Весной начали сажать картошку. Собирались женщины, мне кажется они были родственниками папы, потому что жили в разных местах деревни, их было 8 или 10 человек. Брали колхозный плуг и тянули по огороду, прокладывая борозду, дети, такие как Юля, укладывали картошку в борозду. И так по очереди, за несколько дней заканчивали посадку. Что мне нравилось, так это угощение. В одном доме, на стол поставили большой чан (диаметром 40 см, и высотой 20 см, картофельное пюре замешенное с мукой, а в центре – лунка с маслом. Все ели из этого чана. До чего же, это было вкусно.
Мы с женой интересная пара: я родился в 1941 году, моя жена родилась в 1945 году, так что
Я, как бы – сын войны; а Жена – дочь Победы.
Пленные
Однажды зимой, постучались к нам два немца, пленные. Видимо они работали на железной дороге, в шести км от Тряпино был разъезд. Обвязанные шарфами, в своих немецких шинелях, окоченевшие от холода имели жалкий вид. Мама топила печь, и в доме было очень тепло. Они зашли и застыли, молча стояли и смотрели то на маму, то на нас с Юлей, мы же с пугливым выражением ждали, что скажут. Я сейчас думаю, что они были удивлены не от нас, а от тепла. Потом вытащили из-за пазухи свитер и протягивая к маме начали объяснять, что-то. Мама сказала нам, что они хотят обменять свитер на продукты. Мама вздохнула и сказала: «Неужели наш папа тоже так ходит где-то, Господи, пусть ему кто-то поможет, как мы этим». Она налила в кружки кипятка и пригласила за стол. Дала им по одной парящиеся картошки, они попросили еще кипятка. Когда стали уходить, они хотели оставить маме свитер, но она отказалась брать. На улице они сразу не ушли, вернулись и постучали в дверь. Когда мама вернулась, сказала, что они попросили пилу и топор. Быстро распилили дрова, накололи, и занесли в сени. Мы с удивлением смотрели на них в окошко. Мама отдала им еще по картошке, обрадованные, они помахали нам руками и ушли.
Автор: Петров Лениан Николаевич, 1941 года рождения, подполковник в отставке.
22.02.2020 г.
